– Чего это ты решил со мной советоваться? – нахмурился подполковник. – Его били?
– Нет. Даже пальцем не трогали. Там ведь второй задержанный – иностранец. А вы сами знаете, что с ними лучше не связываться.
– Ты у нас хитрован, Трегубов. Ты бы просто так ко мне не пришел за советом. Я ведь тебя знаю. Что случилось? Только честно. Я ведь все равно узнаю и потом с тебя спрошу.
– Все нормально. Мы с ним разговаривали, но он никак не хотел сознаваться. Этот парень – студент юридического. Учится в МГУ. Законы знает. Я хотел его отпустить.
– Бесплатно? – иронически уточнил подполковник.
– Объяснил ему, что будут расходы…
– Сколько ты у него попросил? – все понял подполковник.
– Две тысячи долларов, – вздохнул Трегубов. – Я не знал, кто он такой.
– Ну и дурак, – покачал головой Кошель. – Нужно было пять попросить. Если он живет на Грановского, то значит, сынок очень высокопоставленного деятеля. А сейчас у нас гласность и демократия. Он бы тебе и пять дал, чтобы замять это дело. Ему тоже не хочется, чтобы о его связях другие узнали. Нужно было сказать, что ты собираешься звонить в эту молодежную программу. Как она называется? Еще молодые ребята ее ведут. Вспомнил. «Взгляд». Он бы вообще с ума сошел от страха. Ладно, пойдем к нему. Выручу тебя в очередной раз. Ты где его оставил?
– В своем кабинете.
– Как это в своем кабинете? Кого-нибудь приставил?
– Нет. Там в коридоре ребята. Он никуда не уйдет.
– Идиот! – вскочил со своего места подполковник. – Он же позвонить может. И сюда сразу кто-нибудь из его знакомых или родственников приедет. И тогда плакали деньги. Эх, капитан, сколько вас еще учить нужно! Его нужно было прессовать, пока он не согласится признание подписать. А потом под это признание взять деньги. Не меньше пяти тысяч долларов. Он бы точно заплатил. Кстати, как его зовут?
– Нафис Закирович Давлетгаров, – ответил Трегубов.
– Нет таких в руководстве страны, – задумался подполковник, – может, он чей-то племянник?
– По документам живет на Грановского.
– Сейчас проверим, – Кошель поднял трубку и, назвав адрес квартиры Нафиса на Грановского, попросил уточнить, кто именно там прописан. Через минуту уже знал, что квартира была выделена секретарю ВЦСПС Закиру Давлетгарову.
– Идем и дожмем парня, – решил подполковник, – профсоюзы нам не указ. Какой ты еще неподготовленный! Сразу испугался… Ничего он тебе не сделает. А будет спорить, мы его посадим. Пусть папаша побегает, чтобы его спасти. Сейчас другие времена. Пошли вместе.
И они отправились в кабинет Трегубова.
Меня словно оглушили. Перед глазами круги. Бедный мальчик! Ему только тридцать лет. Кому понадобилось так жестоко и страшно с ним расправиться? И за что? В нашей компании он не занимался такими вопросами, которые могли привести к столь жестокому убийству. По жизни он был милым, деликатным, мягким, великодушным человеком. И такое жестокое убийство! Кажется, я застонал.
Герасимова смотрела на меня по-прежнему с презрением и отвращением. Мужчины, которые любят других мужчин, вызывали у нее понятное отторжение. Только она не понимала, что если погибает твой близкий друг, независимо от степени интимного общения, то тебе бывает больно в любом случае. Молодой оперативник вышел на кухню и принес мне стакан воды. Я залпом выпил.
– Где его нашли? – спросила Герасимова, обращаясь к Эдуарду.
Он сообщил. Я никогда не слышал про это место. Как он мог там оказаться? И почему его убили, что он сделал? Кто это мог сделать?
– Там уже работает полиция? – уточнила майор.
– Да, – кивнул Мегрелидзе. – Звонил ваш полковник. Сообщил, что нашли тело господина Рауда. Он наверняка сейчас и вам позвонит.
Эдуард еще не закончил своей фразы, когда позвонил телефон Герасимовой. Она достала аппарат.
– Это не полковник, – сказала она, посмотрев на дисплей и отвечая на звонок.
– Слушаю вас… Да, я поняла. Хорошо. Все понятно, – она положила телефон на столик и взглянула на нас.
– Звонила дама с Курского вокзала. Из телефона-автомата.
– Черт возьми, – вырвалось у меня. – Не понимаю, что происходит. Как такое могло случиться?
– Я не знаю, – ответила она. – Примите мои соболезнования. Это действительно тяжело, получать такие известия…
– Откуда вы знаете, что тяжело, что легко, – снова сорвался я. Но уже не кричал. А говорил шепотом: – Что вообще вы понимаете в человеческом горе! Вам плевать на живых людей. Нужна только галочка в отчете и…
Она поднялась и вышла из комнаты. Я услышал, как она чиркает зажигалкой, потянуло сигаретным дымом. Какая наглость! Мартин никогда не курил, как и я. Мы терпеть не могли сигаретного дыма и тем более стойкий запах сигарет, который остается в комнате после любого курильщика. А она пошла курить, даже не спросив разрешения.
– Не нужно так говорить, – мягко вмешался эксперт. – У нее два года назад убили мужа. Он был подполковником и работал в управлении по борьбе с наркотиками, – сообщил Волобуев. – Тело сожгли вместе с машиной. Просто хочу, чтобы вы знали…
Горобец повернулся и поспешил на кухню. Наверное, успокаивать своего начальника. Я прикусил губу. Черт возьми, откуда я мог знать, что и она живой человек? Мы всегда считаем, что полицейские, следователи, прокуроры, судьи достаточно надежно ограждены от подобных потрясений. А ведь они все живые люди и тоже теряют своих близких, подвергаются опасности и ежедневно рискуют в борьбе с криминалом. Я ведь юрист и должен это понимать лучше других. Поэтому поднялся и пошел на кухню. Горобец стоял рядом с курившей Герасимовой и молчал. В такие моменты лучше просто стоять рядом и молчать. Я сделал жест рукой, попросив его выйти. Он посмотрел на меня уже с откровенным презрением и вышел. Я сел напротив майора.